Обязательные демонстрации 1 мая и 7 ноября! В каждом городе, поселке и селе… Люди, не жившие в СССР, могут подумать, что людей тогда зомбировали, силком выгоняли на площади, вручали им красочные транспаранты и красные знамена и заставляли маршировать под бравурные песни.
Другое дело – те, кто сами прошлись по площадям больших и малых населенных пунктов Советского Союза. У каждого, наверняка, припасена своя история про демонстрацию, и не одна, а я расскажу о том времени, когда был молод, влюблен и беззаботен…
— Ну, что, чуваки, Первомай не за горами, пора скидываться. Кто готов внести свою лепту в дело солидарности с рабочими всех стран?
Эта фраза ожидаемо прозвучала в нашей студенческой аудитории накануне демонстрации. Произнес ее самый старший из нас – Славик по прозвищу Шериф.
И означала она только одно: настало время готовиться, или попросту «затариваться» всем необходимым для того, чтобы демонстрация стала действительно праздником.
Автор статьи – журналист Алексей Хотяновский. Статья специально написана для публикации на дзен-канале «В ЖИЗНИ И В КИНО».
Много позже Сергей Чиграков, лидер группы «Чиж &Со», в песне «Такие дела» спел: «…Мы посылали наверх парламентера за вином, за хлебом и за…
Он возвращался назад, он говорил: «У них опять Первомай»… У него получилась такая картинка из советского подполья, андеграунда.
А у нас, в 80-е годы, это был настоящий праздник! Шерифа дружно поддержали. Скидывались, кто по сколько мог. Спор зашел только по поводу «продукта потребления». Толстый Паша ратовал за дешевизну.
— В виннике на набережной есть «Биле мицне» по рупь-две.
«Бiле мiцне» — «Белое крепкое» или «Биомицин», как его еще называли, был мерзким напитком, вызывающим жуткую головную боль и потерю ума, чести и совести.
— Ты бы, Павел, еще «Солнцедар» предложил, который даже наши африканские товарищи не потребляют. Нет уж, мы все-таки студенты, поэтому отдаем предпочтение благородным напиткам!
Шериф затянул популярную тухмановскую песенку: – «Вспоминайте иногда вашего студента…».
Мы подхватили. И то верно – негоже травить себя всякой гадостью, типа «сквермута» или плодово-ягодной мурцовкой (в народе именуемой «плодово-выгодной»). Все-таки демонстрация – это событие, потому и напиток должен быть соответствующим.
Выбор был сделан в пользу нашего любимого молдавского портвейна по два-сорок-две. Между собой мы величали его «Роден», видимо, из-за задумчивого мужика на этикетке, напоминающего знаменитого «Мыслителя».
И это было, как бы сегодня сказали, отличное сочетание цены и качества! Посещение демонстраций у нас было добровольно-принудительное. То есть, если ты не пришел, то исключать тебя никто не будет. Ну, пожурят, ну, выговор объявят.
В соседних институтах было построже. Могли не поставить зачета или не допустить до экзаменов. Мы же шли безо всякого принуждения, тут главное было — провести специальную «организационную подготовку».
И вот наступает 1-е мая. «Утро красит нежным светом…» Мы, все причастные, собираемся у института пораньше и тихонько пробираемся в открытую аудиторию.
— Ну, что, по слегка? – спрашивает толстый Паша, на которого, по традиции, была возложена обязанность закупки зелья. Он достает из глубин необъятной куртки бутылочку портвешка. При этом что-то предательски звякает: Павлик явно взял не один пузырь.
— Толстый Паша тщетно прячет…
— тут же перефразирует Шериф «Песню о буревестнике».
А Паша не обижается. Он весь в процессе: нужен идеальный глазомер, чтобы разделить все поровну. Но вот завершен первый этап, через четверть часа мы, слегка повеселевшие, выходим из института и присоединяемся к колонне.
До места сбора демонстрантов идти минут двадцать, шагаем нестройными шеренгами, развлекаемся, как можем. Солнце светит, настроение приподнятое, из громкоговорителей какой-то певец оптимистично орет: «Любовь, комсомол и весна…».
Один Паша недоволен, бурчит что-то себе под нос. — Что-то случилось, Павлик?
— Случилось. У меня своя песня: «Любовь, комсомол, бициллин…» В то время это было самое популярное средство для лечения венерических заболеваний.
— Что, опять?! Так тебе же, вроде, выпивать нельзя!
— А я завтра уколюсь. Так что все нормально…
Славик-Шериф тут же затягивает:
Выйду на улицу,
Гляну на село:
Девки гуляют…
А мне еще два укола – во вторник и в четверг…
— заканчивает он под всеобщий хохот.
А тем временем мы подходим к месту общего сбора. Получаем на руки транспаранты, портреты «дорогого Леонида Ильича» и прочих «членов». Время до начала демонстрации еще есть, и Паша изрекает:
— Друзья, как насчет того, чтобы удалиться на дозаправку в близлежащий овраг?
А мы не против. Быстренько допиваем остатки заготовленного «Родена» и на центральной площади Ленина появляемся уже совсем радостными.
Из динамиков разносится: «И вновь продолжается бой…». Кто-то подпевает. Диктор с трибуны бубнит: «На площадь выходят передовики завода, выполнившие и перевыполнившие…бу-бу-бу…».
Ну, а мы, хором, пользуясь тем, что в общем гвалте ничего разобрать невозможно, дружно орем:
«Да здравствует продукция завода Абрау-Дюрсо! Ура-а-а!..». А лидеры с трибун улыбаются нам и с готовностью машут руками…
Далее всё идет по отработанному плану. Мы идем к ближайшему оврагу, скидываем туда портреты вождей, и отправляемся домой к Паше.
Папа у Паши — крупный чиновник, вся жизнь — на заседаниях, и хата почти всегда пустует. В отличие от холодильника, который, наоборот, ломится от всяческой вкуснятины. Так что мы уверены: с закуской у нас проблем не будет.
Да и со всем прочим тоже. «Родена» мы докупаем по ходу пьесы, ибо винные магазины начали работать сразу же по окончании демонстрации. Праздник продолжается!
Веселое застолье, танцы под Криденс и «Шизгару» и наши девочки, со всеми вытекающими… Расходимся поздно, толстый Паша требует «продолжения банкета», но сил уже ни у кого нет. На темной улице поем хором – на радость соседям…
Кто-то, прочитав эти строки, скажет: «Сильной руки на вас не было, диссиденты проклятые!».
А мы не были никакими диссидентами. Мы просто были молоды и беззаботны. Нам осточертели эти кричащие плакаты со всех стен, и эта идеологически правильная музыка из каждого утюга.
И праздники мы предпочитали устраивать себе сами, без помощи вышестоящих товарищей. И были нам глубоко фиолетовы все эти чикагские или какие-то-там рабочие, которые этот праздник выдумали.
И тост у нас был один: «Ну, поехали!», а совсем не за солидарность трудящихся всего мира. И было нам как-то щемяще-радостно… и до сессии еще далеко… и мы никогда не умрем…
Смотришь сегодня на эти пожелтевшие снимки – вот мы с «группой товарищей» в процессе «дозаправки», вот мы беззаботно вышагиваем в колонне, вот и я сам, еще с гривой волос, и совсем молодая жена рядом…
Веселые студенческие восьмидесятые… Судьбы у друзей сложились по-разному.
Кто-то уехал. Кто-то преподает. Кто-то ударился в бизнес. Славик-Шериф написал и издал несколько книг по истории.
А добродушный толстяк Паша побывал в плену во время чеченской кампании, вырвался оттуда, вернулся домой, а тут умер — зеленый змий таки одержал над ним верх… И жена покинула этот мир. И друзья – через одного…
